Учитель фехтования, затаив дыхание, нанизывает на шпагу новые впечатления

Тема «Александр Дюма-старший в Псковской губернии» одна из самых анекдотичных, с долей мистификации. Но главное, что Дюма в Псковской губернии действительно был. Странно, что некоторые до сих пор удивляются, каким это образом Дюма в романе «Учитель фехтования» удалось «точно в деталях описать маленькие деревни Псковской губернии». Удивляться не стоит по двум причинам. Каких-то особо точных деталей в романе нет, а то, что есть – автором не выдумано, а взято из книг или получено от очевидцев (роман «Учитель фехтования» написан за 18 лет до того, как Дюма-старший сумел побывать в России). Не удивляемся же мы тому, что Дюма в своих романах переносился в разные страны и эпохи. Он не был лично знаком с герцогом Бэкингемом или кардиналом Ришелье, но это не мешало Дюма о них писать.

Александр Дюма мог приехать в Россию значительно раньше, чем в 1858 году, но его сюда не пускали – в отместку за то, что он в своём романе  «Учитель фехтования, или Полтора года в Санкт-Петербурге» всерьёз затронул тему декабристов. В книге упоминаются все пять повешенных заговрщиков, да и сюжет всего романа построен на декабристской тематике.

А первая глава «Учителя фехтования» сразу же заставляет псковских читателей оживиться. «На другой день вечером я уже прибыл в Великие Луки, - пишет Дюма от имени главного героя. - Дороги были настолько плохи, а мой экипаж – такой тряский, что я намеревался остановиться здесь, чтобы хоть немного отдохнуть, но решил ехать дальше…».

Герой Дюма направлялся в Петербург и в дороге промучился до самой столицы: «Вначале следующего дня я был в небольшой деревеньке, Бежанице, а в четвертом часу дня – в Порхове, старом городе, расположенном на реке Шелони. Это составляло половину моего пути. Меня искушало желание переночевать здесь, но комната для приезжих оказалась так грязна, что я предпочел продолжать путь. Кроме того, ямщик уверил меня, что дальше дорога пойдет лучше: это и заставило меня принять столь героическое решение…». Ямщик обманул, тряска продолжилась с новой силой, так что приходилось прибегать ко всяким ухищрениям. Например, демонтировать сиденье, стелить побольше соломы на дно экипажа и лежать на соломе…

После смерти Николая I Дюма всё-таки позволили приехать в Россию, и он действительно проделал тот путь, который совершали его литературные герои. Отчасти, действительность оказалась той самой, какой он её описал. Однако кое-какие вещи его по-хорошему удивили (хлебосольство). Хотя от насмешек русских читателей, умевших читать по-французски, его это в последствие не спасло.

Существует ещё один роман, приписываемый Дюма, в котором Псковской губернии тоже отведено место. Называется он «Последний платёж». Но сложно поверить в то, что автор его – Александр Дюма (якобы он написал его в 1851 году). Семён Гейченко в это в своё время поверил или сделал вид, что поверил.

В Россию в этом романе приезжает уже не учитель фехтования Огюстен Гризье, а сам Эдмон Дантес, то есть граф Монте-Кристо. Соприкосновение с российской действительностью у Эдмона Дантеса оказалось запоминающимся. Он получил «сокрушительную пощёчину», которую ему ни с того ни сего нанёс мужеподобный громоздкий детина. «Это был удар грубый, чуть-чуть не смертельный, нанесённый хотя и ладонью, а не кулаком, но способный свернуть менее прочно посаженную голову, чем ту, какой был одарен Дантес, - сказано в книге «Последний платёж». -  Всё же Эдмон свалился с сидения, грохнулся от этого удара на пол, теряя сознание…». Не трудно догадаться, почему так произошло: «Дантесу за Пушкина... - громко сказал парень, как бы что-то поясняя, и чуть помедлив, не дожидаясь, когда поверженный поднимется, зашагал к своей группе...»

Книг «под Дюма» в мире сочинялось предостаточно. Хотя «Последний платёж» - это не та книга, в которой автор (или авторы) стремились соответствовать стилистике Дюма. В «Последнем платеже» важнее «русская тема»: «Небольшую остановку, сделанную гостями в Пскове, они использовали для внимательного, полного интереса и уважения осмотра его каменных твердынь, высящихся над неширокой, но крутобережной рекой Великой…». Наиболее отчаянные вообще утверждают, что Пушкина на самом деле не убили, а выпустили из России во Францию, где он превратился в ещё одного писателя с африканскими корнями – тоже Александра, но Дюма. Существование литературы без мистификаций вообще невозможно. В каком-то смысле, любая художественная литература, тем более на историческую тему – мистификация.

Значительно интереснее не те романы, что издаются о России под именем Дюма, а его подлинные путевые заметки, сделанные в 1958-59 годах и полтора века здесь не издававшиеся. Александру Дюма удалось в России увидеть то, что не каждому русскому было доступно. Его даже пустили в тюрьму (он хотел попасть в Петропавловскую крепость, но ему дали возможность побывать в обыкновенной тюрьме и даже поговорить с заключёнными). То, что написал Дюма после этого, возмутило некоторых российских читателей. «Кто же настоящие преступники? – задался вопросом Дюма. - Помещики, управляющие, становые или те, кого отправляют на каторгу?»

В заметках Дюма встречаются неточности и ошибки. Самая очевидная – это указание места рождения Пушкина. Дюма пишет: «Поэт родился в 1799 году в Псковской губернии». Может быть, Александр Дюма и хотел, чтобы Пушкин родился в Псковской губернии, но родился он всё-таки в Москве.

Анализирует Дюма и запрещённую пушкинскую оду «Вольность»: «Самовластительный злодей! // Тебя, твой трон я ненавижу,// Твою погибель, смерть детей // С жестокой радостию вижу…». Комментарий Дюма таков: «Признаться, я перевожу эту оду с чувством внутреннего неприятия: оскорбительная брань не свойственна ни таланту моему, ни характеру; перевод предлагается лишь для того, чтобы оттенить как снисходительность Александра, так и величие гения Пушкина. Пушкин был несправедлив, изобразив тираном несчастного императора, доведённого до безумия одиночеством и постоянным страхом…». Из сказанного следует, что Дюма не сомневался, что Пушкин посвятил оду Павлу I. В действительности, версий существует несколько: Павлу I, Александру I, и, конечно, Наполеону I (в пушкинском черновике на это было прямое указание). В конце концов, совсем не обязательно иметь в виду какого-то конкретного императора… Дюма вообще в своих записках цитирует многих русских поэтов, явно подбирая самое запрещённое.

Псков в записках Дюма появляется в связи с именем Пушкина, к которому у автора «Трёх мушкетёров» был пристальный интерес. «Он жил в Пскове, когда готовился знаменитый заговор Пестеля, Рылеева, Муравьёва-Апостола, Бестужева и Каховского, - пишет Дюма (для русского уха фраза "заговор Пестеля, Рылеева, Муравьева-Апостола, Бестужева и Каховского" звучит странновато). - Рылеев пытался вовлечь в заговор Пушкина, но, проявив на сей раз благоразумие, поэт, не веривший в успех заговора, отказался в нем участвовать». Дюма даже приводит байку про зайца, перебежавшего дорогу Пушкину: «Желая присутствовать при назревавших событиях, он взял паспорт своего друга и, покинув Псков, куда был сослан, направился на почтовых в Санкт-Петербург. Поэт не проехал и трех верст, как дорогу ему перебежал заяц…»

Записки Дюма иногда фигурируют как образец непонимания заезжими иностранцами особенностей России. Не думаю, что Дюма подходит на роль «собирателя клюквы», а именно её ему и отводят, ссылаясь на Салтыкова-Щедрина и его «Помпадур и помпадурш». Салтыков-Щедрин посмеивается в книге над князем де ля Клюква (le prince de la Klioukwa). Некоторые литературоведы считают, что под князем де ля Клюква - с ударением на последний слог - русский сатирик изобразил, в том числе, и Дюма, который многого в России не понял (обычно, как самый смешной пример, приводят «русское женское имя Телятина (Teljatine)». И всё же кроме трудностей перевода в заметках Дюма было то, что понятно без всякого перевода: дикие для француза крепостные порядки и вообще отсутствие свобод, воровство, пьянство, неудобные дрожки и телеги, плохие дороги и отсутствие нормальных гостиниц. С хлебосольством он тоже в дороге сталкивался не всегда.

«Хотите есть - везите с собой еду, - написал Дюма. - Хотите спать - берите с собой тюфяк». Но было то, что российское государство предоставило иностранному гостю бесплатно и без всякой его просьбы - секретный надзор со стороны Третьего отделения, контролируя его передвижение, записывая его высказывания и фиксируя всех тех, с кем Дюма в России встречался.

В Третьем отделении (высшем органе политической полиции) хорошо знали, что писатель слишком вольнолюбив и не оставит без внимания многие коренные особенности российской жизни.

Спасаешься бегством от художественного свиста,
И остаётся только в последний миг сжалиться,
Как сжалился когда-то автор «Графа Монте-Кристо»,
Наконец-то нанёсший визит в Бежаницы.

Учитель фехтования, затаив дыхание,
Нанизывает на шпагу новые впечатления.
Есть книги для сжигания, есть книги для собрания,
А есть, как ни странно, книги для чтения.

Читаешь, углубляешься и радуешься тому,
Что мир к одной книге совсем не сводится.
Каждая книга напоминает тюрьму,
В которой томится невольник или невольница,
И из каждой на свободу подземный ход вырыт.
У каждой книги имеется вход или выход.