На верную смерть

Только что у Евгения Гришковца закончились первые гастроли по Северной Америке. Нью-Йорк, Бостон, Торонто, Чикаго, Сиэтл, Сан-Франциско. Незадолго до американских гастролей он приезжал в Псков. Перед тем как выйти на сцену в зале в Сан-Франциско, Гришковец сказал: «На мои спектакли в огромном Нью-Йорке, потрясающем Чикаго и интеллигентном, разумном Бостоне приходило меньше людей, чем в Рязани, Благовещенске и даже в крошечном Салехарде». В Пскове на любой его спектакль всегда придёт не меньше 700-900 человек.

«Это спектакль, который не получился»

У спектаклей Евгения Гришковца есть такая особенность: они могут нравиться людям диаметрально противоположных взглядов. Например, милитаристам и пацифистам, как в случае со спектаклем «Дредноуты», показанным на сцене Псковской областной филармонии. Придуман был этот спектакль ещё в прошлом тысячелетии — в 1999 году, а впервые сыгран 14 ноября 2001 года. За 16 лет он мог бы устареть, но нет, не устарел. Более того, стал актуальнее. И совсем не потому, что в версии весны 2017 года Гришковец со сцены упоминает Донбасс, имея в виду войну на востоке Украины.

Евгений Гришковец мог бы вообще Донбасс не упоминать, но ассоциации с современными войнами всё равно бы возникли. «Дредноуты» — это спектакль о мужчинах. В том числе о мужчинах на войне. По этой причине пьеса Гришковца «Дредноуты» имеет подзаголовок «Пьеса для женщин». Об этом автор и исполнитель перед спектаклем обязательно упоминает. И объясняет, что «это спектакль, который не получился».

Давным-давно у Гришковца возникла мысль создать полномасштабный спектакль для восьми героев, «но денег не дали». И тогда автор пьесы стал рассказывать о том, каким должен быть тот спектакль о военных моряках Первой мировой войны.

Вначале он рассказывал за столом друзьям. А затем перенёс этот двухчасовой монолог на сцену, после чего, спустя месяца три, записав его на бумагу, превратил в монопьесу.

Но стол на сцене остался. В качестве друзей выступают зрители, которым во всех моноспектаклях Гришковца отводится важная роль. Многие зрители приходят на его спектакли потому, что воспринимают происходящее на сцене не как спектакль, а как возможность пообщаться с единомышленником — с человеком, чьи спектакли, книги, диски они давно знают. Во всех спектаклях непременно есть вступительная часть, когда автор рассказывает об особенностях своего монотеатра и о его правилах. Зрители начинают живо реагировать и смеяться уже тогда, до начала собственно спектакля. К примеру, когда звучит просьба выключить телефоны («Сейчас такие времена: позвонят — ничего ведь хорошего не скажут…»). В самих спектаклях тоже случаются «перебивки» — короткие перерывы, когда Гришковец снова начинает говорить с залом от своего лица, а не от лица своего героя. Это важная часть действа.

Допустим, зритель уснул (или показалось, что уснул). Или раздался телефонный звонок. Похоже, что единственному участнику спектакля важно реагировать на происходящее в зале. Ему нужны такие перерывы. Его спектакли не погружают зрителей в рассказываемую историю полностью. Между рассказчиком и событиями, о которых идёт речь, всегда ощущается расстояние. Дескать, смотрите, сейчас я сделаю спецэффект — запущу дым… Он не будет изображать морской бой, а ограничится бумажными корабликами в тазу и в нужный момент подожжёт их, и ещё обязательно скажет, что польёт их средством для розжига. То есть вроде бы как всё не по-настоящему. Игра. Но совсем не такая игра, в какую сто лет назад играли империи, когда строили огромные артиллерийские корабли — дредноуты (красивые, дорогие и во многом бессмысленные), отправляя их на войну. Именно такая подчёркнутая демонстрация игры Гришковца с верно выбранным тоном и вызывает у многих зрителей доверие. Без дерзких шокирующих эффектов или театрального эпатажа легче видятся и воспринимаются  разные существенные мелочи. Мелочи как раз и являются тем, что скрепляет все его спектакли. Казалось бы, пустяки, но без них рассказанные истории выглядели бы поддельными, а герои — картонными. Кораблики у него действительно бумажные, но герои совсем не картонные. Такие мелочи вызывают доверие у тех, кто почти никогда не способен найти друг с другом общий язык.

Сцена из спектакля «Дредноуты».

«Почему нужна верность…»

И всё же, несмотря на временный союз пацифистов с милитаристами, находятся люди, которым «Дредноуты», да и другие спектакли Гришковца [см.: А. Семенов. Тысяча мелочей; Искусство самокопания; Операция на сердце], кажутся неуместными, а то и вредными. К «Дредноутам» главная претензия такая: «Свои последние часы женатые мужики тратили на то, чтобы напиться и переспать с проституткой, мечтая о том, чтобы их жёны при этом хранили им верность?.. Люди, готовые отдать свою жизнь за страну и знающие, что такое достоинство и честь, не станут изменять своим жёнам и детям… Но Гришковец заблуждается. Человек, который предаёт свою семью, в сложной ситуации предаст и Родину».

Так звучит один из зрительских комментариев, и он такой не единственный. К спектаклю «Как я съел собаку», тоже посвящённому военно-морской теме, у слишком впечатлительных зрителей возникают похожие претензии: мало «истинного героизма» и слишком много рефлексии. Как будто настоящие герои не рассуждают, а их дело — только жертвовать собой, любить государство и уметь ходить строем.

Но мы-то за долгие годы выучили, что Гришковец строем ходить не умеет. По этой причине и занимается в основном моноспектаклями. Он, как и его лирические герои, сам по себе. Он часто сомневается, с той ли ноги пошёл. Его, конечно, привлекает грозный вид дредноутов и вообще военно-морское дело, но он, в юности прослуживший на тихоокеанском флоте три года, как и многие его зрители, сегодня предпочитает наблюдать за этим со стороны. Он не из тех, кто позовёт на войну и назовётся замполитом.

У Гришковца есть антипод — Захар Прилепин. Вот самое мягкое, что сказал о Гришковце Прилепин: «Нет, ничего дурного в Гришковце, конечно, нет. Беда в том, что и хорошего нет вовсе. Ну, непритязательно рассказанные истории, иногда кому-то смешные. Про армию, про похороны любимой собачки, ещё про что-то…»

Гришковец иногда не без грусти отвечает: «Зачем Прилепин мучает своих читателей? Этого не нужно делать. Его неприкрытая злоба по отношению ко мне, мягко говоря, удивительна...»

Разве? Нет ничего удивительного в неприкрытой злобе. Дело не в зависти, а в том, что у двух этих авторов абсолютно разное представление о жизни. Их разделяет пропасть. И Прилепин, возможно неосознанно, это чувствует. Люди, подобные Гришковцу, во все времена путаются под ногами милитаристов, своим присутствием нарушая стройную картину перманентной войны.

У Гришковца и Прилепина даже могут быть схожие общественно-политические взгляды на какие-то вещи, но дороги, которые их к таким выводам привели, совершенно разные. Если бы Прилепин написал свои «Дредноуты», то это выглядело бы примерно так, как его книга «Взвод». У Прилепина там все герои — «солдатушки, бравы ребятушки». Державин, Пушкин, Чаадаев, Батюшков, Вяземский… Такие книги — про упоение в бою. Пушкину отведена роль командира взвода. В «Дредноутах» и во «Взводе» есть даже схожие эпизоды. Прилепин пишет: «Чаадаев, кажется, в Польше имел дело с проституткой: ушёл, пожав плечами. Это показалось нелепым и бессмысленным — что-то вроде дуэлей, которых, впрочем, он не пугался, как и смерти вообще. Путешествия очень скоро приелись; вино — тем более. По здравом размышлении в конце концов оставались: он сам, Родина, Бог. Тасовать эти карты, только эти карты тасовать…»

А в «Дредноутах» Гришковца рассказывается о немецком моряке, проводящем последний вечер перед боем в увольнении на берегу. В кубрике над койкой у него висит фотография жены, он о ней думает и с ней навсегда прощается. Но настаёт время умирать (бой предстоит неравный). Мысли о дезертирстве не возникает, несмотря на то что автор пишет: «Что он здесь делает, на этом непонятном континенте?» Моряку непонятен не только континент, а вообще всё происходящее. Родина — в тысячах миль в другом полушарии, а ему приказывают: умирай, твоё время пришло.

Гришковец рассуждает: «Почему ему достаточно этой фотографии над койкой и почему нужна верность той женщины, хотя сегодня он наверняка уйдёт из кабачка с недорогой местной красоткой…»

У Прилепина мир проще, полутона убраны, в отличие от его антипода, у которого сплошные полутона. Никакие это не байки, чтобы потешить невзыскательную публику. Байки ищите у других драматургов, на других сценах.

«От стыда, что ничего не понятно…»

На противоположной стороне пропасти, у милитаристов, всё как в русской солдатской песне: деды — славные победы, матки — белые палатки, жёны — ружья заряжёны, детки —– пули метки и хата — пуля супостата. Вот такая буйная семейка. Когда такое происходит, то на войне люди действительно начинают чувствовать себя как дома, а война становится как «мать родна».

Но те, кто не любит упоения в бою, тоже часто оказываются на войне. Им тоже надо учиться умирать. Честно и по-настоящему.

«Дредноуты» в том числе и о том, как люди (мужчины) отдают жизнь, не нарушив присягу.

Как они примиряют себя с военной действительностью? В «Дредноутах» это тоже есть. Надо по-самурайски ощутить себя умершим заранее, а далее жить, словно бы находясь на том свете. В таком пограничном состоянии можно выдержать то, что в обычном состоянии выдержать сложно.
Гришковца упрекают в том, что его моряки умирают, пытаясь заглушить стыд от измены. Но в пьесе говорится иначе: «…у него была возможность спастись от стыда, стараясь как можно быстрее стрелять из своей пушки. От стыда, что ничего не понятно, что ни в чём не разобраться». Нет, это не стыд от измены жене. Скорее, это стыд от того, что взрослый человек не может самостоятельно распорядиться своей жизнью.

Спектакль за 16 лет существования (столько же прожил юнга в «Дредноутах») не мог не стать другим. Всё-таки Гришковец сейчас уже вошёл в возраст адмирала (ему в феврале исполнилось 50). Хотя с восприятием его возраста происходят забавные вещи. На недавних гастролях в Иркутске местная газета после спектакля вышла с заголовком «Евгений Гришковец в Иркутске: «В последний раз перед 60-летием я исполню спектакль «Дредноуты» на сцене драмтеатра». В той же статье говорится о том, что спектакль родился в «далёком 2008 году». То есть это про какого-то другого Гришковца — на седьмом десятке жизни — и какой-то другой спектакль «Дредноуты». Хотя на самом деле за спиной Гришковца полвека. Тоже немало.

Автор «Дредноутов» выбрал рассказы о судьбах иностранных моряков: немцев и англичан. Такой взгляд со стороны помогает увидеть то, что на примере своих соотечественников видится не так отчётливо. Одно дело — не сдающийся врагу крейсер «Варяг», а другое — юнга британского флота Джон Корнуэл, входивший в расчёт носовой пушки маленького крейсера «Честер», помощник наводчика. Для русского уха имена Кристофера Крейдока или Максимилиана фон Шпее ничего не значат. «Эмден», «Сидней» «Гуд хоуп», «Шарнхорст», «Гнейзенау», «Монмут» и прочие названия иностранных кораблей не рождают сильных эмоций. Для обычного российского зрителя это чистый лист, который автор заполняет тем, чем считает важным. Здесь не просто самопожертвование во имя Отечества, которое в опасности. Автор «Дредноутов» считает, что для многих мужчин важна сама возможность отдать жизнь за идею («А ещё так важно для мужчины, когда он, к тому же… не очень высокий, некрасивый, нескладный, понимает, что с чувством юмора у него не всё в порядке, и женщины, в общем, вполне равнодушно на него глядят или не глядят вовсе. Да и китель на нём сидит не очень, ботинки жмут, а усы никак не получаются достаточно густыми и нужной формы… Так вот, ему важно умереть не… в своём нелепом и конкретном обличии, а умереть в виде прекрасного крейсера, броненосца, а ещё лучше — дредноута»).

Сколько таких нескладных и неприкаянных мужиков в последние годы отправилось на фронт — на необъявленную войну — и умерли там, попутно убив кого-то ещё. Умерли не в виде прекрасного дредноута, а в виде выдуманной прекрасной империи, за которую и умереть не страшно.

Чтобы оперативнее следить за самыми важными новостями, подписывайтесь на наши группы «ВКонтакте», в «Телеграме» и «Фейсбуке».