«И правда за меня под кривдой умирала...»

К 100-летию Арсения Тарковского

Этот год для нашего города особый — на 2007-й приходится несколько юбилеев Тарковских: в апреле — 75-летие со дня рождения режиссера Андрея Тарковского, в июне — 100-летие его отца, поэта Арсения Тарковского. В скором времени исполняется 155 лет со дня рождения Надежды Тарковской, жены Ивана Карпенко-Карого, именем которой названо бывшее родовое гнездо, а ныне музей-заповедник «Хутор Надежда», и 145 лет ее брату Александру Тарковскому, народовольцу, активному деятелю бывшей елисаветградской «Общины». Лишь сам перечень этих имен и событий, с ними связанных, имевших общественное и культурное звучания, говорит, что эта семья — неординарное явление в духовной жизни страны.

Жизнь

Арсений Тарковский. Фото: Вячеслав Коротихин

Польский род Тарковских попал в наши степи (село Николаевка, ныне Кировоградский район) с Волыни. Здесь Карл Матвеевич и его жена Мария не нашли счастья: первые их дети умерли. А когда младшему сыну Александру было лишь десять лет, из-за эпидемии холеры, зверствовавшей тогда в наших краях, ушли из жизни и они сами. Надежда Тарковская к тому времени уже была женой Ивана Карповича Тобилевича, и молодая семья (поженились они за три года до этого, познакомившись во время постановки самодеятельных спектаклей) фактически взяла мальчика на воспитание.

Дом Тобилевичей на бывшей улице Знаменской (сейчас здесь располагается городской литературно-мемориальный музей Ивана Карпенко-Карого) в то время был центром украинской общественной жизни города. Юный Александр Тарковский общался здесь с братьями Тобилевичами — будущими выдающимися актерами Николаем Садовским и Афанасием Саксаганским, их сестрой Марией Садовской-Барилотти. Бывали здесь Алек­сандр и София Русовы, не раз находил прибежище Марк Кропивницкий. В этом же доме квартировал будущий меценат и общественный деятель Евгений Чикаленко (кстати, одноклассник Александра по земскому реальному училищу), собиралась елисаветградская «Община», которой руководил Афанасий Михалевич и которая имела четкую украинофильскую направленность. Частью «Общины» (хотя в определенной степени и автономной) был молодежный кружок организации «Народная воля», в который входил и Александр Тарковский.

В Елисаветграде этот кружок был в значительной степени украинским (молодежь даже пробовала печатать на гектографе избранные произведения Шевченко). И это, по-видимому, тоже стало причиной жестокой расправы над молодыми людьми, поскольку для царского правительства увлечение украинскими идеями было едва ли не большим грехом, чем преданность идеям революционным. Следовательно, еще не успев как следует себя проявить, совсем молодой (еще не исполнилось и двадцати) Александр Карлович Тарковский получил десять лет тюрьмы и ссылку. Будучи в заключении, он написал отчаянное письмо Виктору Гюго, в котором просил утешения и поддержки. Этот документ в 80—90-е годы нашел в деле обвиняемого Александра Тарковского кировоградский краевед Николай Хомандюк: тогдашние следователи просто подшили его как еще одно свидетельство вины.

По иронии судьбы внук Александра Карловича Андрей Тарковский, будучи уже известным режиссером, именно во Франции, на родине Гюго, тоже будет искать прибежища и утешения.

Таких совпадений в судьбе Тарковских немало. В ссылке в Иркутской губернии в одном доме с Александ­ром жили Юзеф Пилсудский и будущий муж автора «Овода» Михаил Войнич. Через много лет, после возвращения в Елисаветград, во время гражданской войны, уже уважаемого главу семейства Александра Карловича Тарковского вдруг вызвали в особый отдел Первой конной армии. Именно эта организация, очевидно, тогда контролировала почтовые поступления из-за границы. Продуктовые и вещевые посылки от бывшего товарища по ссылке, который к тому времени занял видное место в политической верхушке Польши, очень пригодились семье, которая, как и большинство жителей города, практически голодала.

Юный Арсений, приехав в столицу в поисках судьбы и образования, первое время зарабатывал на жизнь, работая в газете «Гудок». Скорее всего, по совету сотрудника этой газеты Григория Шенгели, у которого квартировал, начал писать фельетоны (довольно популярный жанр в начале прошлого века). И первая его политическая инвектива была направлена именно против буржуазного деятеля Юзефа Пилсудского. А через полвека, в 1975 году, во время пребывания в Польше уже немолодой Арсений Александрович возложил цветы на могилу бывшего товарища отца...

Любовь

Как и у большинства неординарных людей с ярким характером, любовь в судьбе Тарковских играла особую роль. Сюжетом романа могла бы стать любовь Александра Карловича и гимназистки Александры Сорокиной, которая тоже была членом «Народной воли», за что так же, как и А.Тарковский, получила наказание, правда, не такое суровое. И, пожалуй, наибольшим наказанием для нее стала разлука с любимым, которого она ждала десять (!) лет. И таки дождалась, но счастье длилось недолго. После рождения дочери Леонилы Александра, еще молодой, ушла из жизни.

Матерью Арсения и Валерия (старшего брата будущего поэта, тоже очень талантливого, который в юном возрасте во время гражданской войны погиб от рук григорьевцев) стала Мария Рачковская. История завоевания ее сердца вдовцом Александром Карловичем заслуживает не меньшего внимания романистов.

Первую любовь Арсения также звали Мария. Несколько старше шестнадцатилетнего поклонника (Мария Фальц была соломенной вдовой белого офицера, поэтому не могла ответить взаимностью на пылкие чувства юноши), она жила в Кировограде в доме на бывшей улице Александровской, где сейчас находится музей выдающегося поэта, открывшийся десять лет тому назад. Именно ей он посвятил большинство своих лирических стихов. Через много лет дочь А.Тарковского Марина, исследуя творчество отца, сделает открытие, что те стихи посвящены не их с Андреем матери Марии Вишняковой, а неизвестной елисаветградке...

Сохранилось воспоминание нашей землячки Татьяны Никитиной, сестры друга Арсения — Юрия (их отец Василий Александрович Никитин — первый председатель местной «Просвіти»), о совместном походе в театр. Смотрели они тогда пока не запрещенную драму еще одного выдающегося елисаветградца Владимира Винниченко «Черная Пантера и Белый Медведь». «Арсений в свои семнадцать лет, — вспоминает Татьяна Васильевна, — не сочувствовал Пантере, он был на стороне Белого Медведя, ее мужа. Думал ли тогда Арсений Тарковский, что в его жизни разыграется такая же драма, как и та, которую он только что видел на сцене, что он, как и винниченковский Белый Медведь, увлеченный поэзией, оставит свою жену, сына, дочь и убежит от будничного быта? Найдет ли он потом счастье в жизни, это известно только ему...»

Минут года, и он попытается предостеречь своего уже взрослого сына Андрея от чрезмерных увлечений в любви, но разве от этого можно уберечься? Сейчас трудно судить, но сестра кинорежиссера Марина Тарковская через двадцать лет после его смерти в одном из интервью высказала предположение, что именно под влиянием жены, актрисы Ларисы Кизиловой, Андрей окончательно решил остаться за границей, и это, по ее мнению, стало причиной его смертельной болезни и преждевременной, можно сказать трагической, смерти в расцвете творческих сил (художник не дожил несколько месяцев до своего 55-летия).

«...Затем, что я дышал, как дышит слово»

На роду Тарковских лежит печать трагизма неполной самореализации. Все его талантливые представители слишком опережали свое время, из-за чего сталкивались с непониманием со стороны окружения. Бесспорные способности к литературе имел еще Александр Карлович, о чем свидетельствует стиль упомянутого письма к Виктору Гюго. Литературой и краеведением он занимался и во время ссылки, но этот дар не нашел надлежащего развития. Зато он точно знал, что именно Арсений принесет славу их роду. И это тогда, когда дети были еще совсем маленькие, а самым талантливым казался старший сын Валерий.

Арсений Тарковский долго шел к своему признанию как поэт. По воспоминаниям современников, он твердо решил стать им еще в шесть лет, когда попал на вечер поэтов Северянина и Сологуба, посетивших Елисаветград. В 30-х годах он уже писал неплохие стихи, но до войны книгу так и не издал. Пройдя фронтовыми дорогами и будучи уже зрелым мастером слова, первый поэтический сборник подготовил в 1946 году. Но как раз именно тогда ЦК КПСС принял известное постановление относительно творчества Зощенко и Ахматовой, и редакторы, небезосновательно чувствуя в поэзии Тарковского нотки, родственные осуждаемым партией произведениям, не допустили уже готовый сборник в печать. Первая книга Арсения Алек­сандровича увидела свет только в 1962-м. А еще через 17 лет он стал лауреатом Государственной премии СССР. Правда, посмертно.

Отношение к своей малой родине у Арсения Тарковского было особое. Известно, что он вел переписку с внуком Карпенко-Карого Андреем Юрьевичем, который фактически спас хутор Надежда от уничтожения и отстоял его музейный статус. Здесь они были единомышленниками. Арсений Александрович, как мог, содействовал в этом деле. В письмах он напоминал, что не забыл украинский язык, и даже стыдил Андрея Юрьевича, что тот специально переводит для него некоторые слова. В 1955 году Арсений Тарковский последний раз приезжал на родину. Конечно, побывал и на хуторе Надежда. Бывший директор областного краеведческого музея Елена Иноземцева, сопровождавшая его в поездке, вспоминает, что Арсений Александрович в степи вышел из машины, стал на колени и поцеловал родную землю.

Через двадцать лет после этого побывал на хуторе и Андрей Тарковский. Конечно, эта земля для него была не столь родной, как для отца, но, очевидно, почувствовав неповторимую ауру хутора — с дубами, посаженными Николаем Садовским, Марией Заньковецкой и Афанасием Саксаганским; с прудом, выкопанным еще Иваном Карповичем; с музеем, где сохранено много вещей Тобилевичей и где до сих пор работает невестка Андрея Юрьевича, он пообещал приехать сюда снимать фильм.

Андрей Тарковский снял семь фильмов, и каждый из них стал событием в кинематографе. Одноклассник Андрея Юрий Безелянский, вспоминая свою последнюю встречу с ним (перед отъездом за границу), приводит слова режиссера, которые характеризуют его тогдашнее состояние: «Я в кино двадцать лет, а сделал чрезвычайно мало, примерно один фильм в четыре года. Очень мало. Я мог бы сделать больше и иметь при этом все, что необходимо обывателю, но я не хочу. Это для меня было бы изменой искусству. Я делаю только то, что вижу и чувствую, и ничего другого. Это очень тяжело в наших условиях. Это — крестный путь, но я сознательно иду по этому пути и несу свой крест». Юрий Безелянский указывал также на духовное родство отца и сына: стихи Арсения Тарковского звучат в «Зеркале» Андрея.

Другой его критик, Е. Сурков, писал, что в финале фильма «Солярис» возникает образ блудного сына, «...который припадает после долгих странствий внеземными мирами к отцовским коленям. И влюбленно, как-то даже молитвенно впитывает в себя благодатную красоту родной земли. Трудно избавиться от мысли, что странным пророчеством стал этот фильм!»

Две свои последние картины Андрей снимал за границей, стремясь найти там покой, признание, творческую свободу. Нашел неизлечимую болезнь и смерть. Возможно, приехав снимать на хутор, он почувствовал бы душевную гармонию и дух родной земли, к которой так стремился в своих фильмах.

Светлана ОРЕЛ,
«Зеркало недели», Киев, Украина.
№ 24 (653) 23—29 июня 2007 г.